Автор: Григорьева Светлана Викторовна, выпускница докторантуры МАУП
Исследование направлено на выявление возможностей для предупреждения появления патологии развития. Описаны основные психологические особенности женщин и их отношений с их мамами в семьях, где растет ребенок с ДЦП. Показаны особенности зависимого поведения, вызванного привязанностью и нарушения, проявляющиеся в контролируемом воспитании. Описаны бессознательно сформированная структура семьи и возможности выхода из симбиотических отношений.
В действительности, «идеальный» ребенок – это тот, кого жестоко одурачили.
Жанин Шоссгет-Смиржель
Постановка проблемы. Вопросы привязанности традиционно актуальны как в научной, так и в прикладной психологии. В этом направлении, впрочем, как и в любом ином, исследователи пытаются прояснить закономерности, распространяемые на генеральную совокупность.
Работая с детьми, страдающими ДЦП, мы часто фиксировали, что отношения мам к таким детям есть пример привязанности в крайней ее степени – абсолютной привязанности. Поэтому, не вызывает никакого сомнения значимость изучения привязанности в такой крайней ее форме проявления и перспективность последующей выработки рекомендаций для практических нужд.
Наше исследование основывалось на опроснике Г.Г. Филипповой «Онтогенез материнства», в котором множество развернутых вопросов и проективных тестов: «я и моя мама», «я и мой ребенок» и т.д. Результаты опросника дают информацию о психологических особенностях мам, в частности, о механизмах их психологических защит. Данная диагностическая батарея составлена так, чтобы обеспечить научную триангуляцию, экологичность и доступ к внутренней репрезентационной системе мира мамы. Опросник Г.Г. Филипповой «Онтогенез материнства» помогает исследовать феномен идентификации в индивидуальных интервью для последующего сравнения между всеми испытуемыми.
Цель статьи: презентовать результаты исследований влияния нарушения сепарации женщины со своей матерью, которые приводят к патологической привязанности к ее ребенку.
Результаты исследования
Контингент испытуемых составили женщины в количестве 242 человека, дети которых больны ДЦП и проходят лечение в Центре реабилитации детей-инвалидов. Анализ информации, полученной от испытуемых, показал следующее.
Качество привязанности у 46% испытуемых оказалось прочное, а у 32% – тревожное. У 50% респондентов сепарация незавершенная с сохранением зависимости; адекватная – всего лишь у 35%. Мамы испытуемых, в их детстве, были, в основном, «очень ухаживающими».
Большая часть испытуемых мам (около 80%) воспитывались в полных семьях; и бабушки этих мам, тоже воспитывались в полных семьях. Такое же количество испытуемых (около 80%), отзываются о своих мамах как о тех, кто давал им теплые, надежные и доверительные отношения. Эти данные позволяют предположить, что контингент испытуемых в целом представлен семьями с «теплыми» связями и надежными отношениями. Более того, испытуемые отмечают, что в течение первых трех лет своей жизни они не имели какого бы то ни было, травматического опыта, экстремальных событий, переездов, потерь близких. Около 40% мам стали посещать садик с полутора лет. Все воспоминания о детстве очень позитивные.
Около 65% мам в детстве болели редко, 5% – вообще не помнят, чтобы они болели в детстве. Те, кто помнит, отмечают, что лечили их собственные мамы (90%). 30% испытуемых болели часто и с осложнениями.
Почти все опрошенные мамы (97%) в детстве охотно играли в куклы, которые девочкам покупали мамы (не советуясь и не согласовывая с детьми), но, играли с ними девочки, в основном, без взрослых (рис. 1). Около 54% мам наших испытуемых предпочитали давать возможность своим девочкам играть самостоятельно. Только 17% мам проводили время со своими дочерями в совместных играх. Это показывает отстраненность родителей и их невовлеченность в эмоциональную жизнь детей. Похоже, что то, что было важным для дочек, таковым не являлось для их родителей.
Рис. 1. Отношение мам испытуемых к их играм куклами в детстве
В основном, эти девочки всегда ощущали поддержку от своих мам и были с ними в близких отношениях. При разлуке с матерью 72% чувствовали негативные переживания, тревогу, неуверенность, тоску, одиночество; 12% – сильный страх, 10% – спокойствие, 3% – радость. 3% написали, что они всегда были вместе с родителями и не расставались. Эмоции испытуемых, переживаемые ими при расставании с матерями в детстве, представлены на рис. 2.
Рис. 2. % ответов на вопрос 14: «Что Вы чувствовали при разлуке с матерью в детстве?»
Ответы испытуемых показали, что большинство беременностей были желанными (около 60%). В 40% случаев роды протекали благополучно. Биение было приятным. Для 50% испытуемых ценность ребенка повышенная, адекватная – только у 26%.
После рождения у них ребенка, личный опыт общения с младенцем был очень позитивным – их воспоминания об этом периоде «окрашены» теплотой и нежностью. Основная их эмоция при виде младенца – удивление. На протяжении всего раннего периода рядом с ребенком был кто-то из взрослых, о нем заботились и стремились вызвать крепкое чувство надежности. Испытуемые отмечают, что «с ребенком было хорошо».
Особенности прохождения первого постнатального периода новорожденности таковы, что около 77% мам не испытывали состояния депрессии; у них не было чувства утраты. Если рассматривать депрессию по Фрейду, как состояние утраты и потери, то послеродовая депрессия показывает особенности сепарации мамы и ребенка. Если мама, рожая ребенка, в своей субъективной реальности, как бы отдает часть себя, причем ценную и нужную, то она грустит об этой части, и проживает ее потерю. Если у нее нет ощущения потери части себя или есть, но эта часть не воспринимается ею как нужная, то и грустить не о чем.
Фрейд и его сторонники особенности сепарирования женщины от своего новорожденного ребенка связывали с ее детским эдипальным конфликтом с матерью. По их мнению, у девочки с мамой постоянное соперничество: вначале за папу, затем за ребенка и за внука, за успешную жизнь, за возможность показать маме свои достижения. И в такой борьбе и поиске согласия, симбиозе любви и ненависти проходит формирование новой женской личности. Это становление происходило ущербно, если девочка хотела угодить маме и во имя этого ей пришлось отказаться от всех своих желаний, чтобы соответствовать маминым мечтам и фантазиям; если она никогда не провоцировала конфликты, никогда не сопротивлялась и не заявляла о своих потребностях; если во избежание негативного отношения мамы, девочка отказалась от автономии; если она не могла и не имела право на предъявление своего «я», чтобы маму не расстроить; если она не имела возможности проявлять свою инициативу, чтобы не провоцировать чувство вины и т.д. и т.п. Ведь, очень важный этап становления личности по женскому типу – дифференциация понятий «мама хорошая» и «мама плохая». Как это ни парадоксально, но именно депрессивная фаза в периоде взросления помогает девочке осознать, что есть не только мамино желание, но есть и собственное, и это собственное желание должно быть во взрослой жизни важнее, чем желание угодить маме. Если же у взрослеющей девочки есть чувство собственной вины и страх увидеть в маме какие-то негативные черты, страх быть мамой наказанной, отвергнутой, нелюбимой, все это не позволит ей понять явление материнства во всем его многообразии и многокомпонентности. В этом случае обилие информации, собранной о взаимоотношениях женщины с ее окружением, останется девочкой не интегрированным, не ассимилированным комком переживаний, как внутренний конфликт противоречий.
Как известно, в опыте проективной идентификации есть два состояния. Первое, когда ребенок разделяет на составляющие образ «Я» и образ объекта, состоящий из негативного и позитивного компонентов. И вторая структура идентификации, когда образ ребенка равен образу матери. В этом случае образ ребенка является образом матери, с которой хочется быть в очень тесных отношениях, ее продолжением.
То, что в анамнезе мам, участвовавших в нашем исследовании, около 77% не были в состоянии послеродовой депрессии, означает, у них не было опыта отделения того, что психологически должно быть самостоятельным. У них не было ощущения того, что их часть стала независимой, потому что они сами оставались зависимыми от своих мам. Слово «страх» (Angst, angustiae, Enge – теснота, теснина) – указывает на состояние стесненного дыхания, которое в детстве, вероятно, было следствием реальной ситуации, а теперь почти постоянно воспроизводится в аффекте. Обычно первое состояние страха возникает вследствие отделения ребенка от матери. Предрасположение к повторению первого состояния страха так основательно вошло в психику благодаря бесконечной череде поколений. В результате, отдельный индивид вряд ли может избежать аффекта страха.
Ответы на вопросы наших испытуемых о возможной ранней беременности и об их поддержке мамами в этой ситуации вызвали у нас тревогу. 69% женщин ответили, что им очень хотелось бы получить от мамы поддержку в такой ситуации. Но, в то же время, на вопрос об их отношении к ранней беременности 70% женщин ответили отрицательно. Они не верили в то, что мама их поддержит и, вероятно, поэтому, сами отрицательно высказываются по этому поводу, чтобы не подвергать сомнению мысль, что мама может их не поддержать. Такое впечатление, что внутренней поддержки как таковой у девочек никогда не было, а было только очень сильное желание близости с мамами, потребность в том, чтобы мамы их ценили и любили. Было желание угодить и защищать мам, соединиться с ними и быть одним целым.
Далее опросник Филипповой показал, что 97% мам при общении смотрят в глаза ребенку – когда говорят с ним по душам, когда выясняют правду, наказывают, осуждают, проявляют недовольство. И только 3% респондентов редко смотрят в глаза своему ребенку (рис. 3).
Общение, при котором имеет место прямой взгляд в глаза – это особый уровень отношений, при котором формируется диада привязанности и очень четко демонстрируется субординация. В животном мире смотрящий в глаза – это лидер, это следящий и контролирующий и тот, кто навязывает свою собственную и очень четкую позицию, кто внедряет навязанный интроект. Для некоторых девочек такой взгляд мамы в сочетании с ожидаемой от нее похвалой становится системообразующим, выстраивающим всю ее жизнь. Если же при этом ребенок не смотрит маме в глаза, мама лишается возможности тотального наблюдения и контроля.
Рис. 3. % ответов на вопрос 20: «В каких ситуациях мама смотрит вам в глаза?»
Такой особый подход, когда мама всегда все контролирует, вызывает у ребенка желание угодить ей, чтобы мама была довольна. В этом случае дочка готова на то, чтобы отказаться от своих желаний и ни в чем не проявлять инициативу. Когда такая девочка вырастает, ее личность оказывается разделенной на части. Ненужная часть, мешающая отношению женщины со своей матерью, «отдается» ребенку. Оставшаяся часть предназначается для того, чтобы остаться для мамы хорошей дочкой.
В этой связи показательно, что, как это ни парадоксально, но около 70% испытуемых улучшили отношения со своими собственными мамами, когда у них родился больной ребенок. Именно рождение больного ребенка обеспечило им внимание мамы, которого им так не хватало и увеличило привязанность к мамам. Но привязанность к ребенку в этом случае становится патологической – ребенок оказывается психологически зависимым от других и не имеет своего ощущаемого «Я». Повзрослев, такой человек не будет чувствовать в себе внутренних ресурсов, чтобы справиться со своими трудностями. Чтобы справиться с негативными переживаниями и чувствовать себя «хорошо», ему понадобится опора на нечто внешнее. В результате вся энергия таких людей уходит на поиски любви, одобрения, на безрезультатные попытки поддержания отношений в гармонии.
Ответы на следующие вопросы показали, что в 77% случаев, мамы интересуются эмоциональной жизнью своего ребенка – его радостями и огорчениями. Более того, 70% наших испытуемых, радуются и огорчаются вместе с ребенком. Власть, которой обладает мать над психикой своего ребенка, пока он мал, естественна и, в основном, позитивна. Она становится опасной, когда по мере взросления ребенок отделяется от матери. В это время мать должна «отпустить» свои материнские инстинкты и ощутить свою собственную энергию, и это осознание автоматически приведет ее к сепарированию от ребенка. Иными словами, ей следует освободить свои материнские чувства от их естественного состояния, иначе их влияние станет для ребенка пагубным.
В противном случае, если желание матери – неоспоримый закон для дочки, желание быть хорошей дочкой и сохранять мамино внимание приводит к сокрытию своего несогласия и страху проявить инициативу. Агрессия несогласия, очень вероятно, перенаправляется внутрь, контейнируется в себе. Когда такая выросшая дочка беременеет, находясь в омнипотентном единстве с ребенком, она вытесняет в его психическое пространство свой страх проявления агрессии. И это само по себе неплохо, поскольку агрессивная энергия нужна ребенку, в первую очередь, для прохождения по родовым путям. Разрядка вовне данной энергии происходит у ребенка через поперечно-полосатый мышечный аппарат тем эффективнее, чем более способен этот аппарат к координированной мускульной деятельности. С биологической точки зрения, функция такого сложного нейромоторного координирования – «разрядка напряжения = удовольствие» – понимается как высвобождение энергии наружу через двигательный аппарат. Двигательная разрядка, «предназначенная вносить изменения во внешний мир – аффект, есть результат моторной (секреторной и вазимоторной) разрядки приводящей к внутренним изменениям в собственном теле субъекта безотносительно к внешнему миру» (Фрейд, 1915). Таким образом, первый тип разрядки связан с концепцией действия – поперечно-полосатый мышечный аппарат; все скелетные мышцы: конечностей, тела, дыхательные и др., регулируемые ЦНС, осуществляют движения тела и его частей за счет быстрых сокращений. Но если мама привыкла не позволять агрессии проявляться, то, возможно, она не позволит это и своему ребенку, находящемуся в ее утробе, и тогда во время родов поперечно-полосатый мышечный аппарат блокируется, так как он вызывается к действию агрессий.
Разрядка агрессивной энергии вовнутрь происходит через гладкую мускулатуру сосудов и слизистые оболочки.
На протяжении всего течения сепарации-индивидуации одной из наиболее важных задач развития растущего Эго является совладание с агрессивным побуждением перед лицом постепенно увеличивающейся отдельности. Успех в совладании с агрессией зависит от силы примитивного Эго. При рождении, однако, ни Эго, ни моторный аппарат не развиты, и младенец не способен получить эффективную разрядку напряжения-неудовольствия через целевое, скоординированное действие. Если, несмотря на это серьезное препятствие, гомеостатический баланс может поддерживаться, то не за счет ментальной структуры, а за счет функционирования мускульного сосательного аппарата. Этот аппарат, функционирующий хорошо скоординированным образом, можно сравнить с островом, в то время, как остальной мускульный аппарат еще мало эффективен. Именно мускульный сосательный аппарат ребенка помогает ему справиться с частыми, хотя и не слишком серьезными ситуациями, такими как необходимость временного, но неизбежного откладывания разрядки агрессии наружу. К тому же этот механизм может содействовать началу процесса слияния на уровне, который является все еще физиологическим.
Из сказанного следует, что в первые недели жизни агрессивная энергия намного сильнее, чем энергия либидинозная. Но именно она является самым сильным стимулом для производства, первоначального развития и дифференциации либидо. Без возможности врожденной, координированной моторной разрядки изначальная сила либидинозной энергии легко уступила бы более мощной агрессивной энергии, поскольку действие служит целям гомеостаза, а аффект предполагает более или менее контролируемые гомеостатические изменения. «Агрессивная энергия по отношению к либидинозной – примерно то же, что силы природы по отношению к индивидууму, так что основной экономической проблемой для каждого существа остается необходимость овладения силой своей агрессивной энергии с помощью развития и усиления либидинозной энергии» (Рапопорт, 1953).
При этом следует иметь в виду, что страхи и неопределенность жизненных ситуаций активируют потребности. В хорошем случае мать должна принять агрессивную энергию в себя, и таким образом пережить страх того, что ребенок как будто бы умирает. Именно этот страх ребенок не может удерживать в себе (contain). Ребенок стремится отщепить страх вместе с той частью личности, в которой он расположен, и спроецировать его на мать. Понимающая мать в состоянии пережить чувство ужаса, с которым ее ребенок стремится справиться с помощью проективной идентификации и, в то же время, оставаться уравновешенной.
Поскольку больные дети с ДЦП не могут жить отдельно, то такие семьи – пример абсолютной привязанности на всю жизнь. Но остается открытым вопрос – насколько ценна такая привязанность и где грань, после которой она перерастает в патологическую?
Особенности отношений женщины со своей матерью в детстве приводят к тому, что она распространяет воспринятое собой как дочкой на свою взрослую жизнь. Так, констатируя факт, что «моя мама хорошая», они и себя автоматически причисляют к «хорошим мамам». Данное явление наблюдается у 80% респонденток. И точно также, как мамы отзывались о них как о хороших девочках, они отзываются о своих детях. В 78% случаев мамы считают, что у них идеальные дети. При такой ситуации потребности в изменении обстоятельств жизни и своих установок минимальны. Им проще отказаться от реальности, чем изменить свои установки в отношениях с собственной мамой и ребенком. И мамы «уходят» в отрицание и регрессивную защиту, что помогает им сохранить образ своей идеальности и близкой тесной привязанности. Они исполнили свою мечту, они получили абсолютную привязанность и они боятся, что в случае, если ребенок научится ходить, они потеряют это.
Испытуемые, которые считают себя хорошими мамами и считают хорошими своих детей, сформировали такую позицию благодаря проективной идентификации. При ней маме незачем что-то менять и у нее нет потребности работать над ребенком; она абсолютно им удовлетворена, она удовлетворена собой как матерью. Больному ребенку с ДЦП ежедневно необходима работа над усовершенствованием двигательных и когнитивных навыков, но она не нужна мамам, поскольку они уже удовлетворены. У многих мам в сознании не возникает образ ребенка самостоятельно ходящего. Не имея на это символического права для своего внутреннего ребенка, она не дает его своему реальному ребенку. У них уже есть желанный объект, близкий и бесконечно привязанный к ним. Для работы по реабилитации ребенка необходимо иметь дефицит, который нужно устранить, и потребность мамы в изменении существующего положения. Но, исходя из полученных данных, у них уже все хорошо. Они получили заветную привязанность.
От женщины ожидается продуктивная работа с ребенком, а она не в состоянии быть инициативной, поскольку сама не прошла свой собственный этап инициативы. Если бы она признала амбивалентность отношений со своей мамой и внутренне смогла бы эту неоднозначную «маму», в том числе и с ее негативными качествами, в себе принять, она бы тогда дала себе право на проявление разных эмоций по отношению к маме. Тогда у нее появились бы свои желания и своя инициатива. Точно также в проективной идентификации она не может проявить инициативу в отношении со своим ребенком, потому что в отношении с ребенком она сама чувствует себя ребенком.
В проективной идентификации такой женщины «Я» – равно образу матери и оно же равно образу ребенка. Образ значимого объекта представлен в разных проявлениях, и когда мы интересуемся, кто же в доме хозяин, ребенок или мама, мама всегда показывает на ребенка, давая понять, что все зависит от него, точно также, как все зависело от ее мамы в ее собственной истории. Поддержка теплых, хороших отношений с ребенком вызывает у женщины знакомую ей по отношениям с матерью тревогу. Ей сложно проявить требовательность в отношении с ребенком, потому что она боится потерять его привязанность, хотя и понимает, что эта привязанность навсегда. Такой основной эдипальный конфликт «мать-дочка» должен быть пройден по инициативе дочки. А мать, поддерживая желание дочки, «отпускает» ее, дает ей право на самореализацию, на собственную инициативу, дает ей право быть дерзкой и волевой.
Существуют эмпирически доказанные факты того, что аппетит младенца является полностью ментальным конструктом мамы, а мнимая кривая аппетита совпадает с кривой маминой тревоги (исследования Brown, 1995; цитировано по Arimond, Ruel, 2002). Поэтому есть основания считать мамину перцепцию своей грудной связи с младенцем полностью субъективной.
Осознав право на полярные эмоции к своей маме и своему ребенку, исследуемые мамы смогут преодолеть страх отвержения. Право на инициативу, которое ими было отвергнуто для сохранения отношений со своей мамой, поможет справиться со своей инфантильностью (в переводе с фр. – «не умеющий говорить»). Теперь, совместно со своим ребенком, мама может развивать интенцию к саморазвитию.
Внутренний мир роженицы находится в особом статусе, когда репрезентационная система регрессирует и переформатируется (Stern, 1998), поэтому происходит отказ от идентичности в пользу процессов идентификации, и верх берет частичный перенос плохих и хороших репрезентаций на близких людей и, прежде всего, на ребенка.
Исследования идентификации с помощью метафор Биона, показали, что мама должна иметь способность к мечтаниям по поводу ребенка и с помощью своей фантазии обезвредить идентификационные проекции своего ребенка. 41% мам отметили, что сразу после родов стали понимать состояние своего ребенка. И только одна женщина призналась, что понять ребенка ей всегда было трудно. Исследования лактации показывают – насколько мамы сами чувствуют свое состояние, настолько они переносят его на ребенка. Если синхронность ранней интеракции между ребенком и матерью существует, то можно ожидать, что привязанность к концу младенческого периода тоже будет очень высокой. Эта синхронность ранних интеракций в стиле отношений, в основном, характерна для адекватной и тревожной матери.
Интересно, что те, кто имели адекватный стиль отношений с матерью, в 70% случаев не помнят, чтобы им в детстве снились кошмары. Остается открытым вопрос: действительно ли им не снились страшные сны или они не помнят об этом? Может быть, это свидетельство сильной структуры вытеснения? Удивительно, но только те женщины, у которых установлен амбивалентный стиль отношений с матерью, признают, что кошмары снились, и это имело место в большинстве случаев (70% респондентов этой группы). Можно предположить, что именно у тех, кто оставлял за мамой право быть амбивалентной, а не идеализировал ее, оставалось право на отреагирование негативных переживаний. Они признавали существование отрицательного в жизни и, например, переживали такие события во сне. Настораживает, что те, кто назвал себя «хорошими девочками», с адекватным стилем и теплыми доверительными отношениями с родителями, меньше помнят о своем детстве и не помнят абсолютно ничего негативного – ни плохих снов, ни неприятных событий, ни страхов, ни разочарований… Научились ли они при таких обстоятельствах защищать себя сами от кошмаров и негативных переживаний? Как отмечал Алис Миллер: «Зачастую душевная драма детства настолько глубоко загнана внутрь, что человек вполне способен сохранять иллюзорные представления о своем якобы счастливом детстве. Ребенок в силу своей одаренности развивает в себе те качества, которые в нем хочет видеть его мать, что в этот момент фактически спасает ребенку жизнь (под которой он понимает любовь родителей), но, возможно, будет потом ему всю жизнь мешать быть самим собой».
Большинство испытуемых отметили, что после родов у них улучшились отношения и с мамой, и с мужем (рис. 4). Но к моменту опроса они отмечали, что удовлетворены отношениями только с мамой. Судя по ответам, их основная задача – быть любимой мамой. Совершенно очевидно, что муж и отец ребенка не вписывается в эти отношения и вытесняется, приняв на себя груз негативного переноса. Роль папы в детстве не проявлена и точно также вытесняется мамой болеющего ребенка его отец. Большинство матерей воспитывают ребенка сами не только из-за слабости и нарцистичности у отца, но и из-за того, что в объектных отношениях для него не предусмотрено место. В большинстве случаев отец ребенка всего лишь исполняет роль контейнера негативных эмоций женщины.
Рис. 4. Динамика отношений испытуемых с мамой и мужем после рождения ребенка с ДЦП
Выводы
- Наше исследование позволило отследить динамику тонкого процесса идентификации, когда мамино психическое функционирование накладывается на детское.
- Полученные результаты показали, что мамы склонны конструировать образ ребенка из материала собственных переживаний материнско-дочерней связи и в ситуации тревоги обычно идентифицируют младенца как часть своего внутреннего мира. Прежде всего, речь идет о вытесненных частях, которые в ее личном детском опыте ассоциируются с конфликтом и депривацией.
- Обнаружилось, что существует объективная, неидентификационная основа эмоциональной связи, которая описывается с позиции сепарации и дифференциации. Такая эмпатия неоспоримо занимает доминирующую позицию и является натуральным основанием для когерентных автономных межличностных отношений в диаде естественного отлучения.
- Перспективы дальнейшего исследования состоят в изучении роли отца в семьях, воспитывающих детей с ДЦП, а в также изучении динамики развития семьи от рождения ребенка с ДЦП до его взросления.
Литература
- Филипова Г.Г. Психология материнства. – М.: Издательство Института Психотерапии, 2002. – 240 с.
- Филиппова Г.Г. Материнство и основные аспекты его исследования в психологии // Вопросы психологии, 2001, №2, с. 45-48.
- Филиппова Г.Г. Мотивационная основа материнского поведения: филогенетический аспект // Социокогнитивное развитие ребенка в раннем детстве. – М., 1995. – 88 с.
- Росс Кэмпбелл Как на самом деле любить детей / пер. с англ. Р.Д. Равич. Не только любовь / М.В. Максимов / ред. О.Г. Свердлова. – М.: Знание, 1990. – 190 с.
- Петровский В.А., Полевая М.В. Отчуждение как феномен детско-родительских отношений // Вопросы психологии, 2001, №1, с. 19-26.
- Мещерякова С.Ю. Психологическая готовность к материнству // Вопросы психологии. – 2000, № 5, с. 18-27.
- Лосева В.К. Рисуем семью: диагностика семейных отношений. – М.: М.А.П.О., 1995, 40 с.
- Кэмпбелл Росс Как на самом деле любить детей. – М.: Знание, 1990, 190 с.
- Грофф С. За пределами мозга: рождение, смерть и транцедентальная психотерапия. – М., 2001. – 220 с.
- Бернер В. Прочная привязанность, педофилия и новый взгляд на влечения в теории Имре Херманна, 2005, № 4 [Электронный ресурс].
- Крейн У. Боулби и Эйнсуорт о человеческой привязанности // Журнал практической психологии и психоанализа, 2002, №1.
- Реутская Н.Г. Ребенок-инвалид в семейной системе как фактор, осложняющий сепарационные процессы // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2006, №2 [Электронное издание].
- Р. Столороу, Б. Брандшафта и Д. Атвуда Клинический психоанализ: интерсубъективный подход, ИП РАН «Когито-Центр»,1999. – 252 с.
- Можгинский Ю.Б. Агрессивность детей и подростков, ИП РАН «Когито-Центр», 2004. – 304 с.
- Bowlby J. (1969/1982). Attachment and loss. – Vol. I: Attachment. New York: Basic Books.
- Балзам. Р. Мать внутри матери // Журнал практической психологии и психоанализа, 2005, №2 [Электронное издание].
- Э. Рехадта Ключевые проблемы психоанализа: Избранные труды, ИП РАН «Когито-Центр», 2009. – 331 с.
- Бриша К.Х. «Терапия нарушений привязанности: От теории к практике», ИП РАН «Когито-Центр», 2012. – 319 с.
- Баттерворт Дж., Харрис М. Принципы психологии развития. – М.: Когито-Центр, 2000. – 352 с.
- Винникот Д.В. Маленькие дети и их матери. – М.: Класс, 1998. – 80 с.
- Калмыкова Е.С., Комиссарова С.А., Падун М.А., Агарков В.А. Взаимосвязь типа привязанности и интенсивности посттравматических реакций. Textarchive.ru, 2002, Том 23, № 4. – с. 89-97.
- Крайг Г., Бокум Д. Психология развития. – СПб.: Питер, 2005. – 940 с.
- Нельсон-Джоунс Р. Теория и практика консультирования. – СПб.: Питер, 2000. – 464 с.
- Смирнова Е.О. Теория привязанности: концепция и эксперимент. // Вопросы психологии, 1995, № 3. с. 139-151.
- Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. – М.: Наука, 1989. – 456 с.
- Фрейд З. О клиническом психоанализе. Избранные сочинения. – М.: Медицина, 1991. – 288 с.
- Бриттон Р. Эдип на депрессивной позиции // Журнал практической психологии и психоанализа, 2006, №1, с. 18-22.
- Бион У.Р. Нападения на связь // Журнал практической психологии и психоанализа, 2005, №4, с. 15-28.
- Савина Е.А., Смирнова Е.О. Родители и дети: Психология взаимоотношений. – 1980, 29, с. 317-323.
- Кейсмент П. Ненависть и контейнирование // Журнал практической психологии и психоанализа, 2004, №2, [Электронное издание].
- Старовойтов В.В. Проблема эмоциональной привязанности: психоаналитический взгляд // Журнал практической психологии и психоанализа, 2002, №2 [Электронное издание].
- Олифирович Н.И., Малейчук Г.И. Репарация и самовосстановление: от симбиоза к сепарации // Журнал практической психологии и психоанализа, 2009, №2 [Электронное издание].
- Кляйн М. Зависть и благодарность. – СПб.: Б.С.К., 1997. – 96 с.
- Мучник М.М., Райзман Е.Н. Депрессивная позиция в переносе. Депрессивные расстройства: (фундаментальные, клинические, образовательные и экзистенциальные проблемы). – Томск: Изд-во Томского унив-та, 2003. – с. 235-239.
- Самарина Н.П. Взаимодействие матери и ребенка в первые месяцы после рождения//Журнал практической психологии и психоанализа, 2007, №3, [Электронное издание].
- Стайнера Дж. «Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов», ИП РАН«Когито-Центр», 2010. – 239 с.
- Малер М. и Пайна Ф. и А. Бергман «Психологическое рождение человеческого младенца: Симбиоз и индивидуация», ИП РАН «Когито-Центр», 2011. – 413 с.
Григор’єва Світлана Вікторівна, психолог вищої категорії, нейропсихолог Центру розвитку мови «Loguar», психотерапевт ЄКПТ
e-mail: art501@mail.ru
ORCID: http://orcid.org/0000-0003-3405-9521
